Не все то вздор, чего не знает Митрофанушка

Вышел в свет новый роман Владимира Сорокина. В романе Владимира Сорокина «Голубое сало» (М., «Ad Marginem») чень много слов. Русских, китайских, французских, немецких. Терминообразных, придуманных, сленговых, матерных. Экспроприированных у разных писателей, мемуаристов, политиков, философов. Мертвых. Так как других слов любимец пожилых германских славистов, безвозрастных составителей газетной светской хроники и юных продвинутых интеллектуалов попросту не знает. И знать не хочет. И никак не может допустить их существования. О том и пишет свой многолетний довольно длинный текст. (Его наиболее полная версия опубликована в виде двухтомного собрания сочинений тем же издательством «Ad Marginem» осенью 1998 года.) Очередным сегментом этого пестрого, но однотемного опуса стало «Голубое сало».

В романе наличествуют: апокалиптическая футурология, альтернативная версия истории XX века, гомосексуализм, каннибальство, квазирелигиозное изуверство, пародии (частью формально выделенные, частью растворенные в тексте) на русских классиков и новейших сочинителей, педофилия, изощренные пытки, раскавыченная цитата из Солженицына, наркомания, простатит, стрельба, вселенские катаклизмы, залитый фекалиями зал Большого театра, клонирование, сюрреалистические видения, КГБ и очень много разнообразной жратвы. В романе наряду с вымышленными персонажами действуют не менее вымышленные, но имеющие исторических двойников. Таковые делятся на две группы. С одной стороны, Сталин и Гитлер с их близкими (Алилуева, Ева Браун, дети Сталина) и присными (Берия, Гиммлер, Хрущев, Борман, Маленков, Скорцени — далее по списку). С другой — Ахматова, Пастернак, Мандельштам, Сахаров, Шостакович, Алексей Толстой, Солженицын, Бродский, Вознесенский, Евтушенко, Ахмадулина, Аксенов, Всеволод Некрасов, Холин…

Омерзительны и те, и другие. Но по-разному. Людоеды представлены куртуазными интеллектуалами, маньеристскими садистами-сибаритами, тайновидцами-извращенцами, источающими амбре демонической привлекательности. Поэты — жалкими ублюдками, истово тянущимися к завораживающему сверхнасильнику Сталину. Достойный литинститутского капустника эпизод «разборки» у пивного ларька между официально признанными «шестидесятниками» и хулиганами-«лианозовцами» должен смягчить отвратительно грязные эпизоды с участием Ахматовой, Мандельштама, Пастернака, Бродского. Дескать, надо всеми одинаково смеемся — такой у нас постмодернизм. Однако не трудно понять, где заурядное (и вымученное — даже на общем сорокинском фоне) хохмачество, а где — пламенная страсть.

Со страстью поэтизируется зло. Со страстью разоблачается величие, человечность, сила духа, дар. Ибо, согласно Сорокину и его единомышленникам, всего этого нет и быть не может. Человек по природе низок, жесток, труслив и подл. Стихия его — дерьмо, приправленное кровью и спермой. Извращение — норма. Потому и пленительна коммуно-фашистская сволочь с ее «большим стилем». А так называемые «добрые чувства», всякие там «вера», «любовь», «свобода», «ответственность», «поэзия» — дурман, изготовляемый лицемерами. Что тоже хотят вкусить сталинско-гитлеровских радостей, да только боятся. А потому и производят в промышленных масштабах мертвые слова, что прельщают таких же рабов и пакостников.

Аналогом этих самых мертвых слов и является «голубое сало» — неистребимая фантастическая субстанция, в которой всяк волен видеть что-то свое: сверхмощное оружие, целительный препарат, сгусток мистической энергии… Его-то и вырабатывают в диковатом будущем (начало романа — пародия не то на антиутопию, не то на научную фантастику) кадавры, повторяющие русских классиков. Вырабатывают в процессе «порождения» текстов Льва Толстого, Достоевского, Пастернака, Ахматовой и проч. Попав в XX век и увидев кой-кого из этих корифеев воочию, мы должны убедиться, что все они ничем не отличаются от своих искусственных подобий, а стало быть «искусственные тексты» стоят естественных, сорокинские имитации (с насилием и матюгами) — живой поэзии и прозы. Все одно — голубое сало. Почему «голубое»? — А чтобы красиво было -завлекательно и многопланово. Почему «сало»? — А чтобы служба медом не казалась. Чтобы помнили: в основе всякого «голубого» вранья — нечто склизкое, жирное и противное. Сальное. И приведет оно вас туда, откуда пришли. К похоти и обжорству расчеловеченного будущего, где самому Сталину придется служить лакеем у одного из заурядных монстров, а «голубому салу» — наконец-то исполнить свое назначение, обернуться маскарадным нарядом этого представителя обновленного человечества.

По Сорокину, «светлое будущее» то ли уже пришло, то ли (что вероятнее) было всегда. Про то и весь роман. Чтение которого вполне можно заменить знакомством с эпиграфами. Первый из Рабле — о замерзших словах: «В наших руках они согревались и таяли, как снег, и тогда мы их действительно слышали, но не понимали, так как это был какой-то варварский язык… Мне захотелось сохранить несколько неприличных слов в масле или переложив соломой, как сохраняют снег и лед». Второй — из «философствующего молотом» Ницше: «В мире больше идолов, чем реальных вещей; это мой „злой взгляд“ на мир, мое „злое ухо“…»

Наворотят (да и наворотили уже) вокруг этого протухшего сала сорок бочек арестантов: про стихи после Освенцима, про деконструкцию, про конец логоцентризма, про отчуждение, про гибель богов, про борьбу с эпигонством, про кризис гуманизма… Мертвые слова клонируются превосходно. И все равно добро останется добром, зло — злом, коммунизм — чумой, Сталин с Гитлером — негодяями, Ахматова, Пастернак и Мандельштам — великими поэтами, история — историей, а люди — Божьми детьми. Вольно Сорокину слышать только мертвые слова, видеть одних идолов и потреблять-производить «голубое сало». Вопреки госпоже Простаковой не все то вздор, чего не знает Митрофанушка. И колготящиеся окрест него Вральманы.

1999