Голод человеческий

Манарага — это гора. Чего не скажешь о «Манараге». Не Монблан, каким была «Теллурия». Скорее, небольшая возвышенность, холм, а точнее, погребальный курган. Отсюда видно немногое, впрочем, главное в нём — под ногами. А там, скрючившись, лежиттот, кто некогда был европейским человеком — свободным, творческим, индивидуальным. Такого Сорокин когда-то ещё пытался пробудить льдом, воскресить, вбивая гвозди в голову, — всё напрасно. Ушёл, исчез, променял внутреннюю силу на внешние удовольствия, сделал внешнее внутренним, так что любая блоха имеет теперь над ним власть. Паразит превратился в хозяина. А хозяин — в раба вещей и желаний. Не им даже желаемых. Оттого пустых, скучных и быстро надоедающих.

Сменим оптику. Рецензенты, толкаясь, выхватывают друг у друга поварской колпак, в котором сорокинский герой готовит «на книгах», дабы предложить свой рецептик жареной манараги. Господа, разве не видите, что перед вами не многообещающе потрескивает жаровня? Это же поминальный костер, тризна по закатившейся европейской культуре! Как буквально порой понимают булгаковское «рукописи не горят». Не горят идеи, символы, культурные архетипы! Не горит воля, их созидающая, не горит гений, их шлифующий, не горит дух, ими дышащий. Прочее же полыхает ещё как, только подкладывай. В том числе имена, эпохи, цивилизации…

Увеличим приближение. Беда ведь не в том, что «жгут книги», и не в том, что их «не читают» (раз требуют к обеду Чехова и Дос Пассоса, значит не так уж и безнадёжны). Беда в том, что их не пишут! Культура живёт не на пыльных полках букинистов, не в музеях и пинакотеках, она — на кончике пера пишущего, на острие мысли думающего. А кто у Сорокина, простите за бранное слово, «творцы»? Калеки (физические и духовные), фрики, графоманы. Они подражают Толстому вплоть до бороды, сапог и сермяги, они пишут собственной кровью «Нового Заратустру», словно в бульварном чтиве, они сплошь «флоберы, достоевские и кафки». Но много «флоберов» даже страшнее для культуры, чем ни одного. Когда копируют первоиздания, пережить ещё можно, когда копируют первописателей — тушите свет. Не потому что копии всегда хуже оригиналов, а потому что культура — это мир только оригиналов. Больших оригиналов. Неповторимых оригиналов. Собственно, всё неповторимое и есть культура. А всё повторяющееся — анти-.

Можно, впрочем, подумать, что наш герой всё-таки оригинален. Он немного романтик, мастер своего дела, имеет принципы. Скромный и обаятельный, что не мешает ему иронизировать над «незатейливой буржуазией». Но что в центре его сущности? Всё та же однотипная блоха! Он прыгает по континентам от «чтения» к «чтению», он полон блошиными мечтами о «море и пальмах», он ноги не ступит без подсказки «умных блох», живущих в его голове, заменивших ему голову. Оригинальный человеческий разум «усовершенствован» серийной моделью на счастье блошиного человека. И самые искренние слёзы счастья текут из его глаз. «Солнце, небо, Манарага, чудесная машина. И будущее, наше ослепительное будущее». Мы все станем «чудесными машинами»…

Да, Сорокин написал антиутопию. Не тяжелую и холодную, как подземный лёд, а лёгкую, воздушную, умную, танцующую, как блоха, «дансе с верояциями». Его книжка весело поблескивает стилями, аллюзиями и цитатами; дымит пародиями на массовую культуру и современных писателей, всё ещё оглядывающихся на великих классиков, — а значит, и самопародией; горит ровно столько, чтобы не надоесть. Жанр антиутопий уже почтенный. Мы привыкли к ним, знаем в них вкус, научились готовить и потреблять, так чтобы не натыкаться на острые кости, несъедобные потроха, ядовитую желчь. Сорокин как умелый повар подаёт превосходное блюдо. Не его вина, что голод не утолён. Вот он, всё ещё сосёт под ложечкой — голод странный, не животный, не телесный, не книжный. Голод человеческий…

Валерий Шлыков, 09.04.2017
Книжная ярмарка ДК им. Крупской